Ох, папайя,
Маракуйя –
Налетели в чистом теле,
Выстроили памятник;
И ищи теперь, свищи,
Где он, я.
Вот лежит дорога столбовая
В чистом поле,
Дорога из одного ада
В другой,
А поодаль в поле дерево
С железными ветвями,
А кто глядит с него,
Лучше не спрашивай.
Припев:
Ох, папайя, маракуйя –
Нависелся на суку я,
Рвал рубаху на груди, тоскуя,
И кричал
С похмелья жуткого.
Меня гнули, как деревце,
Теперь никто
Никуда не денется,
В ледяном ковше вода пенится,
И ты чувствуешь –
Я смотрю в тебя,
Махамайя.
Раньше я писал песни,
Раньше я умел про то, что важно.
Раньше все знали, что я из светлых –
То ли голос был, то ли эхо.
Но снегом на голову – Один,
Откуда ни возьмись – Ахурамазда.
И, само собой – та, что с краю,
И пошло, пошло-поехало!
Припев:
Ох, папайя, маракуйя –
Дай подкину
Огоньку я,
Отморозило жить всухую.
И не ползу,
И не летаю я.
Эй, вы, мелочь, брысь в стороны!
Ко мне,
Мои вороны!
Пробит насквозь и разорван я,
Всё равно стою.
И я узнал тебя,
Махамайя.
А нам бы посидеть дружно,
Нам бы, зябко,
Так открыть в печь дверцу,
А из печки хлоп – три медведя
С саморезами да – за околицу.
И стало не сказать как душно,
Стало – из груди вырвать сердце,
И с верхней ветки вниз головою,
Чтобы, наконец, успокоиться.
Припев:
Ох, папайя, маракуйя,
Мы летели,
Атакуя,
Косили ноги на скаку,
Ох, сестра сыра-земля,
Принимай меня!
И она расступилася,
Стояла башня да покосилася,
Вот и вся моя сила слилася,
И ни в ад меня,
И ни в рай меня,
Махамайя.
Я не помню, кто сказал мне:
«Нам всем гореть в огне! Это точно».
Выгораживали нас всем миром,
Да никогда нас не выгородить.
Я слыхал меж своими:
Уговорить огонь не жечь, и точка!
Потому что у огня есть имя,
Да никому из нас его не выговорить.
Припев:
Ох, папайя, маракуйя,
Подставляю
Грудь штыку я,
Штык ломается, рвётся сбруя,
Ох, мать родная,
Ночь кромешная.
Долетели, завертели.
Но пока эта душа
Горит в теле,
Я без тормоза, я на пределе,
Но всё, что Ты даёшь,
Принимаю я,
Махамайя.
Ангелов нам было мало,
Нанесло
Ещё чертей,
А на дворе гармонь играла
На все пятнадцать
Четвертей.